Вырываю с корнями кусочек ее Листопада, и бескровные листья, шурша, успевают слететь. Я топчу ее осень, другой мне уже не надо. Она будет смеяться, и чашку в ладони греть.
В ее чае растаял, исчез опаленный сахар. И теперь на губах он немножко, едва горчит.
Тонкий свитер скрывает на дне отголоски ада. Мне дано в этом пламени нежно, дотла сгореть.
И потом она скажет подруге, что было скучно. Что последний любовник не тот, что она не та. И как есть рассмеется до слез и почти беззвучно.
Пусть ее позовет кто-то новый, уже не я.
Что наступит затем, мне сегодня почти не важно. Я пытаюсь забыть, безразличьем убить рассвет. Только солнце встает, так как будто оно мне надо. Забывая чего-то замерзший костяк согреть.
Мне придется еще раз проверить в стволе патроны. Позвонить ей сказать, что б в последний раз в дом зашла. Этот мир отчего-то бумажный, но все ж огромный. Жизнь не стоит того. Что б отдать за нее гроша.
За секунду до выстрела будут звенеть стаканы. И улыбка ее мне напомнит, что ночь прошла.
Я топчу листопад, умирающий и бескровный.
Почему-то сегодня насквозь мне болит душа.