Он, не то что бы странник, больше слыл как изгнанник.
Путь-дорога вела от крыльца.
И по долгому кругу, да по снежному лугу
Он ушел от седого отца.
В тот же год как простились, весть к нему воротилась,
Что пришлось всей деревне сгореть.
И теперь уже поздно, ничего невозможно
Навсегда в своем сердце сберечь.
Страх попятился зверем и однажды в метели
Он узнал что такое-то «враг».
Был он в сече отчаян, его чувства крепчали, -
Воин рвался из духа на явь.
Боги хмыкнули «можно», тонко взвизгнули ножны
Породив долгожданную сталь.
Закалив ее кровью, источив своей болью,
Он проснулся от битвы седым.
Никогда не роптал он даже другам бывалым,
Что пришлось быть по жизни таким.
Окликался на «Сивый» (такой цвет, как загривок
У холодных заоблачных льдин).
Нес потертые ножны, был всегда осторожным.
В тридцать с лишним был мудр, как старик.
И к нему за советом голь стекалась со света.
Помогал и своим и чужим.
А однажды весною за крутою горою
Воин встретил последний итог.
Те старинные ножны подобрал бы прохожий,
Коль отдался бы Сивый клинок.
Но в преддверии смерти верный меч, что на сердце
Крестовиной сорочку прожег,
Вдруг в росе растворился… Древний Бог удивился,
А роса пропитала песок.
Я слыхал, как шептались, там стоит белый камень,
Из него ключевая вода.
Всем кто верен и славен она с привкусом стали,
А нечестным – на вкус как смола.
Млечный путь, что над нами отражается в камне
И мерцает на дне родника.