«Под этой сорочкой», - она говорит: «сердце зверя.
Так раненой кошке седлать водосточные трубы, что б долго и больно лизать темно алые пятна, да ждать воскресенья одной из потраченных жизней…»
Он понял едва ли, ему со вчера безразлично.
Закурит сигару, воткнувшись в дешевое кресло, и смотрит кино, о котором давно позабыли.
Такая тоска. Ее взгляд понемногу трезвеет, она собирает в корзинку духи и помады, что б завтра вернуться за тем, что сейчас здесь оставит… Нарочно не глянув на полку где что-то лежало. Она не уступит, хотя это, в целом, логично. Попросит у Бога чуть больше любви и терпенья, заранее зная, что может совсем надорваться.
О, как он протянет ей руку, как взвесит ключи на ладони, что сам ей дарил, а теперь навсегда забирает! Каким поцелуем сожжет всю ее оборону и выгонит прочь в бесконечную ночь переулков.
Она не попросит, хотя это, в целом, спасло бы…
Он бросит в экран еще теплый огарок сигары, впервые за годы сам сварит себе черный кофе. На улице снег уже скрыл под собою помарки. Дай Бог ей забыть в этот дом до восхода дорогу.
В берлоге один он как кошка зализывал раны, едва ли поняв, что сегодня закончились жизни.