Глава 1 Король Лир Пятый, названный Щедрым

Король был чрезвычайно щедрым, когда раздавал оплеухи. Король так же был щедрым после очередной бурной попойки. Король бывал щедрым, награждая своих дворян обидными титулами: Барон Лизоблюд, Хамо-Граф…, и даже создавая новые налоги – король был очень щедр. Как и был он щедр, заплатив 2 золотые монеты бедным крестьянам, родителям маленького мальчика. Покупал он его единственно для своих королевских утех и по своему обыкновению оставался щедр.
Этот тщедушный, низкий человек, обезображенный огромным ртом, глубоко посаженными блеклыми глазами, редкой серой бородкой, покрывшей полный, лоснящийся подбородок. Этот тиранишка, не снимавший свой ночной колпак, был стар и мерзок. С огромным самолюбием и маленьким сердцем. (Было ли оно вообще?)
Он любил охоту, но комично выглядел в седле. Он хотел казаться умным, но не умел читать. Почему? Он берег глаза, что бы созерцать своих фаворитов.
Он не на шутку разозлился, когда обнаружил, что купленный мальчик на самом деле – девочка!
Король метался по своему тронному залу в неизменном колпаке и одних подштанниках, обивая дорогие башмаки.
- Выгнать, казнить, продать…, - поворот, и снова - Выгнать, казнить, продать…
Щипал он себя за бороду, не забывая мерить крохотными шагами мраморный пол.
- Привестии!!!
Вдруг возопил владыка, нисполненный праведным гневом.
В зал ввели маленького ребенка. Лет ей было не более шести. Хмурое дитя, измазанное сажей, дурно пахнущее. (С ее появлением, король выудил из кармана надушенный платок, и заткнул им благородный нос. Его камердинеры последовали примеру.)
- Как твоё имя?
Гнусавил «солнцеликий», не отнимая платок от лица.
Ребенок молчал. Окидывая короля брезгливым взглядом черных больших глаз. Щечки надулись, а губки скривились в презрительной гримасе.
- У тибя ноги крифые…
Эхом прозвучало в тронном зале.
Камердинеры обмерли на секунду. Они с пылу с жару хотели кинуться на ребенка и изорвать его в клочья, дабы спасти попранную честь короля. Но, тот вдруг разразился нечеловеческим хохотом. Король хватал ртом воздух, словно выброшенная на сушу рыбешка, он держался на живот, боясь, наверное, лопнуть со смеху. И вот, когда из глаз уже брызнули слезы, пропищал:
- Ой, нимаху.. Мы сделаем ее королевским шутом!!
Это прозвучало словно приговор. Девочку отвели к палачу.
Страшно? Нет, ее не посадили в бочку, что бы замедлить рост, ей не изуродовали тело, не разрезали рот от уха до уха.. Всего только поставили на плече аккуратное клеймо в виде шутовского колпака. Всего только раскаленным железом. Король оказался не в меру скуп, не правда ли?
Еще более невиданный поступок случился позднее – для шутенка наняли весь уличный сброд комедиантов. И вот тогда-то двор и ахнул. Ничего подобного не приходило в голову дворянишкам. Король Лир пятый прыгнул выше головы. Но, всем осталось невдомек…
Шутенок Дзинь стал любимой игрушкой и хорошим инструментом в руках тщедушного короля, о котором в дворцовых стенах говорили «щедрый». Шутки ради, наверное.



Глава 2 Серпантин Лестниц

«Бегущие и снующие.» Так я люблю называть придворных лакеев. Их ливреи всегда смешно выкрашены в темный цвет. А мне яркость по душе. Да, именно она заставляет глаза щуриться. Тогда тебя не очень-то и разглядывают. Поэтому король одевает меня в синие трико и белую блузу. Смотрите на нее, мол. Примитивно. Я всегда жалуюсь.
Мы не любим говорить. Я люблю смешить, он – смеяться. Он любит деньги, а я их цвет. Он кладёт меня спать у своей кровати. А я собираю с ковра ворсинки, прежде чем уснуть.
Я никогда не вижу снов. Зачем они, не пойму!! И зачем люди их друг другу пересказывают… Я как-то подслушал (но это секрет), как Щедрый рассказывал свои сны одному из юных фаворитов. Тот смеялся. Хотя это было не смешно. Ничуть.
Королю часто сниться его покойная жена. Та, кстати, умерла рано. Успела только и родить двух сыновей. Полагаю, умерла она не своей смертью… Хотя, об этом слышала мало. Ее забыли и о ней давно не судачат.
Люблю сплетни. За каждую услышанную Щедрый даёт мне одну серебряную монету. Я все их складываю в бархатный мешочек, что на поясе висит. К концу недели он меня тяготит, тогда я покупаю у захожего торговца лоскут яркой ткани. Решила сшить себе лоскутной камзол.
Чужие сплетни идут на одёжку. Поэтому я не люблю тишину. В ней так холодно.

Лестницы в нашем замке – место встречи. Здесь пересекаются бегущие и снующие, здесь шумно и много можно узнать. Значит, каждый день ровно в полдень я спускаюсь по лестнице, идя в крыло слуг. Два поворота на право, и вот я на месте.
С кухни доноситься смрадный запах готовки. Что-то смутно знакомое… Гаденькое предчувствие!!! Ну, конечно! Это вареные грибы! На обед сегодня вареные грибы. Мерзко!
Я опять повела носом, морщась. И всё-таки заткнула его лоскутом белого шелка.
За громоздкой деревянной дверью, где я примостилась, гремит посуда, слышна какая-то ругань. Никто не браниться такими яркими эпитетами кроме поварихи и сапожников… Ну, может еще король. Но тот редко, и как бы нехотя.
А привлекли меня сюда, конечно, сплетни. Что ж еще-то? Не метла же поварихи, честное слово! Та, правда, орудует этим опасным инструментом не хуже чем ложкой. А как скора на расправу!
Я стараюсь сидеть тихо. Целый ворох мыслей в голове так и норовит устроить непредвиденную пакость. Шут я или не шут?! Может кота принести, раздразнить и под юбки им?
Я отвлеклась, но сразу спохватилась и стала слушать с двойным усердием.
- Наш молодой принц, аки большой клещ впился в свою лежанку. Констанс не далее как 2 часа назад относила ему завтрак. Да кабы притронулся! Нет, наотрез отказался!
Так сокрушалась повариха, и ей вторил взволнованный женский голос.
- Что же, неужто господина мучает залеченная рана? Кровоточит?
- Лень его мучает! Лень-Матушка!, - закипал первый голос. – Спаси Господи! Затоскует и помрёт…
Еще несколько раз она повторила свой вывод. Но, мне тогда уже не было интересно. Маленькими, но быстрыми шагами, я пробиралась к королевским комнатам в центральном крыле.

- Дзинь, иди прочь. Не хочу видеть тебя.
- Я тоже иногда себя видеть не хочу. А вот сегодня как раз…,- я почесала в затылке: - я рада видеть тебя, Принцище!
Рослый парень. Так я его никогда и не догнала, хоть и старше была на немного.
- Убирайся!
Он рявкнул, приподнимая меня за локоть, встряхивая, и тут же отпуская.
- Болит, верно. – на самом деле я насмехалась.
- Уйди!
Вот это слово он прокричал коротко, а потом сцепил зубы, грозясь проживать их.
Принц давно знал, что это меня не проймет и я терпеливо ждала, пока буря утихнет.
- Рука-то болит. Падение с лошади даром не прошло, верно? Королевский отпрыск – тот еще наездник!
Принц стоически снес насмешку, потому что слышал ее слишком часто.
Так на самом деле и было. Стэфан не любил охоту и ружья, он не любил потных лошадей и скрипучие седла. Много больше ему подходила библиотека и тишь алхимической лаборатории подземелья.
Я всю жизнь его знаю. Он никогда не найдет этот легендарный камень… Как его. Что-то заумное! В общем, не найдет, да и всё. Нельзя сыскать то, чего не существует.
- Где твоя совесть?
Спросил Стэф, тяжко опускаясь на лежанку, прижимая правую руку к груди и нежа её, словно дитя.
- А где твоя жена?
Парировала я ехидно. И он сдался.
- Хватит. Твоя взяла. Чего ты пришел, шут?
Так меня звал королевский двор. А Стэф – только когда смертельно устал.
Я плюхнулась на пол, обняла колени руками. Получилось, что я вдвое ниже принца. Хороший прием, когда хочешь чего-то просить… Смотришь вот так, щенячьим взглядом, кажешься маленькой и хрупкой.
Машинально потянулась взглядом к клейменному плечу, и это не ускользнуло от Стэфа.
- Я никогда не спрашивал, а тебе было больно?
- Было.
Честно ответила я. Шуты ведь всегда говорят правду.
- Зачем ты пришла?
Он опять повторил свой вопрос, видимо, не желая говорить о чем-то другом.
- Убедиться, что принц еще живой. Не ест, не пьет, из комнаты не выходит… Но дышит, это уже хорошо!
Подмигивать очень не хотелось, это отвлекло меня от детского, беззащитного образа.
- Ты волнуешься?
Съехидничал Стэф, наклоняясь ко мне.
- Еще чего! Помри ты, над кем я буду измываться?!!
Пришлось увернуться от тяжеленного кулака, и быстрым темпом сматываться прочь.

Бегу по серпантинам лестниц, понимаю, что зря трачу силы. Но, бегу. Думаю…
Не будь у начала конца, вся жизнь перестала бы иметь смысл. Лестницы бы затерялись в круговороте страстей, и голоса бегущих по ним не стали бы слышны.
Но, всё равно. Ведь только лестница связывает наши тёмные глубины души, и нашу светлую, якобы, искренность. Лестница сплетенная нами самими.


Глава 3 Белый в желтую шашечку

Моё двенадцатое лето в замке прошло как-то пустяшно, очень мимолётно. Словно один жирный мазок на полотне опытного пейзажиста. И мазок этот был желтой краской.
Еще в конце весны Констанс неожиданно заявила во всеуслышанье, что носит ребенка. Эта бедная служанка… И от кого?! От Стэфана. Никто сперва не поверил. Только вот, сам Стэф взялся это подтверждать. Тушевался очень, но голос был серьезный и не дрожал. Я впервые видела принца таким счастливым.
Стэф тогда очень долго сидел у Щедрого, меня не пустили, мол не моё это дело! Раздосадованная я залила водой королевский трон, но и это не возымело успеха. Никто на меня и прикрикнуть не подумал.
О чем тогда шептался королевский двор? Бастард не наследного принца! Место не самое теплое.
Король был в ярости. Я и сейчас не до конца понимаю с чего он так… Но Констанс тут же в открытую прозвали ведьмой. Если бы только этим обошлось. Кабы – кабы!
Эту молодую румяную девушку сожгли на костре спустя две седмицы с того дня, когда король узнал о ребенке. Я ходила смотреть. Что вам сказать!! Просидела всё время под лавкой, натянув парадный белый колпак до самого подбородка. С первым треском хвороста закрыла нос ладонью. Эх, даже вспоминать не хочется!
Стэфан стал совсем потерянным, и всё лето провел взаперти, в лаборатории. А тут еще слухи, что его старший и более удачливый брат возвращается из похода! Юный принц стал бледнее постного теста и практически разучился говорить. Признаться, мне было его чуточку жаль… Только мне хорошо запомнился один тогдашний случай.

- Стэф, ты здесь? А, ну да! Где же еще тебе быть?!
Не спеша, спускалась я к нему в подвал.
- Стэф, отзовись. Тут темно, я могу перебить все склянки!
Заявила я не то с опаской, не то с вызовом.
- Тут.
Отозвался он незнакомым голосом.
- Чего сидишь в пыли. Паутину стережешь? Пришел Дзинь. Будем вытаскивать тебя на свет божий!
В подвале хоть и было темно, но до странности тепло и сухо. Я шагала вперед, остерегаясь треножников с посудой, стараясь ничего не задеть и ни обо что не удариться.
- Стэф!
Позвала я, заставив его неспешным шагом приблизиться откуда-то слева.
- Пойдем со мной…
Тишина в ответ.
- Брось ты свою зомбеватость. Всё ведь уже забылось!
Не успела толком договорить, как получила очень хлёсткий шлепок по щеке. От неожиданности даже попятилась, прижимая ладошку к раскрасневшемуся пятну. Колбы с едкими растворами звонко встретились с каменной кладкой, оставаясь следами большой пенной лужи.
Стэф тогда ударил меня в первый раз. Как ни старалась, не смогла скрыть удивление и обиду. Так и не посмотрела в его сторону, пробираясь к выходу.
Нужно ли говорить, что он не попросил прощения?
Спустя несколько недель, после того памятного случая и вернулся герцог Фридрих, первый воин королевства и старший сын Щедрого.
Закатили, как счас помню, на его деньги грандиозный пир! Сын Щедрого перещеголял отца во всем. Внешне он весь пошел в мать. И Стэф был его блеклым подобием. Фридрих – высокий, широкоплечий, с рыжими густыми волосами и тёмно-зелеными глазами. Яркий и неподражаемый в своих манерах. Он срывал восторженные вздохи дворцовых дам и завсегдатаев салонов. Мужчин же привлекали две его смуглые и полунагие рабыни. Те говорили на гортанном языке, смотрели хищно и двигались словно кошки.
Меня эта троица волновала меньше всего.
Фридрих сделал мне такой сюрприз, что я век не расплачусь! Ух, аж тошно вспоминать!!!

Уже на исходе лета я познакомилась с ним. Ненавистный вражеский шут! И вся эта его яркая мишура! Он нагло украл мою идею лоскутного камзола! Ух, вражина!
Йен вышагивал по двору, знакомясь с замком. Его ноги были туго обтянуты коротким трико желтого цвета. Кожаные башмаки с аккуратной пряжкой. Лоскутной камзол сидел как влитой. Белый… Слепил глаза. Белый в желтую шашечку.
Йен не снимал колпака с золотыми бубенцами, так что цвет волос его я рассмотреть не могла, но кожа была как у рабынь Фридриха и глаза совершеннейшего темного цвета. От того очень глубокие.
Мы сразу друг друга возненавидели.
В первый же день, в качестве приема, я огрела его по голове подушкой с королевского трона. Он наябедничал Фридриху, а тот Щедрому. Теперь я не сплю в королевской комнате. Я сплю в крыле слуг…. Не переношу ябед!…

Таким мне и запомнилось лето. Желтым цветом в замочной скважине королевских комнат, куда меня не пускали.
Я бы об этом кому-нибудь рассказала, только некому.